Майя

Галахов усмехнулся, как влажной кистью провел длинным взглядом вдоль пояса Ориона…
- Кстати, одна из звезд дивного созвездия Ориона зовется Бетельгейзе, звезда Альфа,  –   усмехнулся он. – Поэты обожают красивости. Поэты в восторге. Ах, какое очаровательное название! А вы знаете, что оно означает по-арабски?
Ася, слабо помотала головой. Последние слезы исчезли.
- Подмышка,  –   сказал Галахов любезно. – Оно обозначает подмышку. А звезда Бэта зовется таинственным именем Ригель. В переводе это значит – «нога». Видите ли, Орион – это огромный великан, и и все эти поэтические звездочки - лишь разные части его тела…
Но Ася уже смеялась. Еще долго потом ей было смешно до одури, до бульканья где-то внутри, до забвения приличий…
- Я веду переписку со множеством необычных людей,  –  негромко сказал Галахов, едва только Ася смогла его слушать. – Иных уж нет… А те далече… Но и с теми, и с другими можно обменяться словом.
- Вы общаетесь с умершими? – Ася обхватила обеими руками подушку и теперь  удивленно, забывшись, глядела ему прямо в лицо.
- Мертвых у Бога нет. Но сейчас дело не в этом. Речь идет о вполне живом человеке, живом и причудливом, как и все творящие создания. Он индиец. Он разрабатывает одну очень своевременную философию – об объединении всех религий. Мир он видит театром. Помните, «весь мир – театр, и люди в нем актеры, и каждый не одну играет роль»?
По стенам пробежали острые всполохи – то ли комета упала – подумалось Асе – то ли еще что… живое, темное.
- Мне трудно угнаться за вашей мыслью,  –  вслух сказала она. Сильно болела правая половина лба. Асе вдруг привиделся венец: он искрился, он сиял, но надет был до отвращения криво, и сползал вправо. Весь золотой круг его был выложен мелкими треугольными камешками, вроде театральных, бутафорских.
- Мы говорили о том, что люди сейчас требуют мифа,  –  пояснил отрывистый, словно переливающийся разными голосами голос. – Это их изначальное свойство. Им нужна мифическая поэтесса, и именно такую роль я вам и предлагаю.
- Но кто же будет сочинять стихи?
-  Вы, разумеется. Мы просто дадим вам другое имя и слегка изменим все, что вас окружает…
- Но как? Какое имя?
- Помните, я сейчас говорил об индийце. Его зовут Свами Вивекананда. Его театральные метафоры поразительны. Он пишет…
Тут Галахов раскрыл принесенную ранее бархатную папку, проиграл, как на пианино, всю стопку вложенных в нее листов, наконец выхватил один и прочел: "Перед нами занавес, а за ним какая-то прекрасная сцена. В занавесе небольшое отверстие, через которое мы можем лишь мельком увидеть то, что находится за ним. Предположим, что это отверстие начинает увеличиваться, и по мере того, как оно растет, все большая часть сцены становится доступной взору, когда же занавес исчезает, мы видим ее всю. Сцена за занавесом  –   это душа, а занавес между нами и сценой  –   это майя: пространство - время - причинность. Существует небольшое отверстие, через которое я могу мельком увидеть душу. Когда она становится больше, моему взору открывается нечто большее, а когда занавес исчезает полностью, я убеждаюсь, что я и есть душа»... Не правда ли – очаровательно? Ася, как вы думаете?
Потерявшаяся от безумного разговора, звездных обвалов и  в горячечной скачке меняющихся «вы» и «ты», Ася зачарованно смотрела на него, не пытаясь согласиться.
- Здесь и сейчас мы должны узреть сцену жизни, сцену мира,  – Галахов поднялся, двинулся к искрящейся стене, и его плоская, умноженная свечами тень, укрыла Млечный Путь, одновременно более слабым своим изданием наваливаясь на Южный Крест на другой стене. – Мы окрестим вас заново, выведем на сцену, посмеемся над теми, кто живет тяжело и всерьез… Так как? Я вижу, вы согласны? Давно согласны? Да? Так кто же вы?
- На сцене что-то происходит,  –   Ася чувствовала, что включается в игру, и эта включенность, которую она с наслаждением ощутила в руках, в губах и голосе, внезапно сделала все происходящее простым и приятным. Вместе с Галаховым они придумают ей псевдоним. Потом историю. Потом внешность. Потом…  –  На сцене актеры, танцовщицы… Вот что! Я – танцую. Я хочу танцевать.  – Она потерла голову.
- Великолепно, – Галахов рассматривал теперь ледяную россыпь неведомых созвездий, маячивших невдалеке от Ковша. - Ты танцуешь, твой танец творит мир иллюзий. И в то же время – ты творческая сила вселенной, ее божественного первоначала. У тебя два облика, два лица. Ася, ты сама выбрала себе имя…
- Это из-за того, что вы рассказывали об этом индийце и о занавесе души.
- Ужели слово найдено…  –  и Галахов, улыбаясь чуть торжественно и нежно извивами глаз, подошел к ней и, едва касаясь, поцеловал руку. Поцелуй его приняла левая рука, так как правая, перевязанная, скрывалась под шалью.
- Ты – Майя,  –  сказал он с едва слышным облегчением, и еще раз поцеловал ей пальцы – вдохновенно и прочувствованно.           
Асе было непритворно весело. Это будоражащее веселье кололо внутри тысячами елочных иголок, пахло подарком, великим подарком на Рождество. Театром.
- Но ведь Майя – это еще не все,  –  радостно поморщилась она, важностью голоса подражая Галахову. – А фамилия? Мое родовое имя?
- Для начала – кем ты хочешь быть? Кто твой отец, кто мать? В какую семью ты прилетела, Майя?
- Я… Ну, отец мой, конечно же, индиец…  –   усмехнулась Ася. – Он философ, скрывается от тамошних властей. Его нет рядом со мной. Мать… Ну, не знаю…
- Мать – русская,  –  сказал Галахов, внимательно выпуская дробящиеся дымовые кольца. – Без нее ты не стала бы писать по-русски. Не забывай, ты не только танцовщица, ты прежде всего  –   поэтесса.
- Так как же меня зовут? Я не знаю ни одной индийской фамилии,  – Асе хотелось теперь хохотать, швыряться подушками, говорить смешное и глупое. Все, что сейчас происходило, было дивно, дико и непредставимо.
- Это совсем необязательно. Толпа – а просвещенные издатели и критики, которые будут тебя судить, это та же оголтелая толпа – любит нелепости. Чем страннее, тем занятнее. Щекочет сердце, у кого оно есть. Люди любят тайну. Хромая танцовщица Майя, которой отец запретил плясать на сцене…
- Постойте. Почему – хромая?
- Потому что это условие тайны. Майя не может показываться на люди. С ней недавно случилось великое несчастье. Она повредила ногу, да и кроме того, отец ее не желает, чтобы она выходила из заточения, он боится за нее. Одна, в незнакомом городе…
Одна из свечей покосилась, сморщилась, крошечный белый светляк – все, что осталось от ее сияния – ушел вглубь растаявшего воска, провалился.
- Но я не хочу быть хромой!
- Не хромой, а пораненной, охромевшей на время. Ты – тайна. И вот ты пишешь стихи, чтобы залечить эти мучительные раны… Твой отец не любит стихов, но он сейчас в отъезде, и ты посылаешь их в один из журналов…
- Ваш?
- Нет. Лучше в брюсовский. Там тебя примут с распростертыми объятиями. Брюсов обожает экзотику. Пирамиды, близ медлительного Нила, кенгуру бежали быстро… Он не выдержит. Хотя «Весы» и «Золотое Руно» уже не те, что когда то, но главное здесь – начать…  Да он их как раз и обновит…
- Значит, меня нельзя увидеть?
- Разумеется, нет. Ты живешь взаперти. Ты недостижима, это первое и единственное условие всей истории. На тебе – покрывало, и снять ты его не можешь.
- Как богиня Изида…
Галахов сухо усмехнулся.
- Богиня… Кстати, скажи мне, что ты больше всего любишь?
- Зачем?
- Поколдуем над твоим родовым именем. Итак…
- Лес люблю, листву весеннюю, лай собачий вдалеке, папоротники,  –  принялась перечислять Ася с усилием. Она почему-то никак не могла вспомнить, что любит, и все перебирала монотонно деревенские свои воспоминания, пока Галахов не постучал отрывисто мундштуком о край своей золотистой пепельницы.
- Это все прелестно,  –   он веером вскинул пальцы, покачал головой, - Но нам нужно другое. Твоя фамилия. Она должна быть говорящей, понимаешь?
- Яблоки осенью, сад, запах древесной стружки, воду…
- Вот и отлично. Вода.  Река. Озеро…
- Озеро…
- Ты знаешь что-нибудь об итальянских озерах? Например, об озере Неми?
- Нет.
- На берегу этого озера было святилище Дианы Арицийской. Она исцеляла больных. В благодарность ей приносили дары, а бывало, что и
изображение исцеленной части тела, вылепленной в глине.
- Диана… Она ведь богиня луны?- Луны и света. Она и бог Янус были когда-то неразлучны. Он ведь тоже – свет… Кстати, недалеко от святилища Дианы находилось еще одно премилое место, где народ поклонялся демону. Демону Вербию. Не удивляйся. Деление на черное и белое пришло позднее, а тогда красок было гораздо больше.
- Неми… Звучит очень красиво.
- Пусть это и будет твоим родовым именем. Майя Неми. Здесь слышится что-то индийское.
- Но почему именно так? Вы же сами сказали, что оно должно быть говорящим.
- Для посвященных это говорящее имя. Твоя покровительница – Диана, женская ипостась Януса, исцеляющая больных хозяйка ручьев и рек. Луна. Вода. Сны. Холод.
- Холод?
- Холод сновидческой ясности, лунных свечений. Ты выходишь на сцену…
- И надо мною – огромная бутафорская луна…
- Т-с-с… Не порочь имя новое. Оно только что родилось, и только что родилась ты, Майя…