Святая Роза Медведей или безумное странствие по колумбийской земле

- Ну, вот, - сказал Хорхе, - замечательно. Поедете на автобусе, билеты - без проблем, быстро, удобно, с телевизором ...
- Ага, - кивнула я. Телевизор меня прельщал меньше всего - в автобусе всегда крутят дичайшую муть и качество копий оставляет желать лучшего. Лучшего - то есть вообще без фильмов. Но колумбийский народ, хотя на словах и презирает gringos, почему-то обожает ихние кровожадные ленты. 
Было семь часов вечера, медельинский terminal гудел и перекрикивался. Мы с Габриэлем, подхватив чемоданы, отправились садиться в обещанный автобус с телевизором. Разочарование ожидало нас, и какое! Места нам дали разные - скажем так, не самые комфортабельные, одно у туалета (без окна, разумеется), а другое в глубине автобуса, рядом с какой-то шустрой молодящейся бабенкой. Мы предложили ей поменяться, но чего было ожидать - она радостно сообщила нам, что едет в компании. И действительно, через проход на нас уставились такие же шустрые, как она, крепкие колумбийские бабы, нагруженные печеньем и лимонадом. Автобус тронулся. Соседка моя отдернула штору и на какое-то замечание своих сопутешественниц, что, дескать, хорошо бы поспать, громко объявила, что она «ночная орлица». Эта орлица меня несказанно позабавила, но компания отнеслась к этому заявлению довольно вяло, и я задремала. Но тут включили музыку. Песни эти, по временам напоминавшие неразборчивый крик истерзанных ослов, почему-то являются для путешествующих в автобусе неотъемлемой частью развлечения. 
Перекрывая радостный гомон у меня за спиной - это мужики, с карманами, набитыми бутылками агвардьенте, выражали свой восторг по поводу музыки - хрипловатый голос оповестил, что фирма автобусов, которая рада приветствовать нас в утробе ее детища, чуть ли не лучшая в мире, что комфортный туалет (я вспомнила беднягу Габа) и мусорные корзинки, болтающиеся на веревочке у каждого сидения, - верх роскоши, что к услугам пассажиров - сказочный пейзаж за окном: «наслаждайтесь пейзажем» (это меня окончательно добило - за окном была сущая темень), и, кроме того, если будет холодно, всем выдадут одеяла - руаны. Эти одеяла, уж не знаю отчего, несказанно развеселили народ. Все начали хохотать. К слову сказать, руаны и в самом деле были необходимы - включили кондиционер, и в автобусе стало холодно, как в Гренландии. Но тут, под оживший гомон пассажиров, из кабины водителя вынырнул мужик, прижимающий к груди ворох красных потертых руан, и началась раздача слонов. Моя «ночная орлица» тоже взяла себе руану и, укутав ею ноги, откинулась в кресле ... В сон мой врывались всякие красивые любовные слова и жалобы на то, что кто-то кого-то бросил и разбил ему сердце. Это орала музыка. Водитель боялся заснуть и врубил ее на полную мощь.  
Тут автобус остановился, и все, подбирая падающие руаны, бросились к выходу. Добравшись до Габа, я таки выяснила, что это большая остановка, минут сорок, и все обязаны немедленно выйти. 
Холод стоял адский, пар валил изо рта. Протолкавшись сквозь массы, мы вошли в огромный неотапливаемый зал, набитый до отказа публикой, скамейками и мусором. У высоких прилавков бегали пассажиры и вопили: «Мне кофе, мне кока-колу!». Кто кого перекричит, тот и получит желаемое. Выбившиеся из сил продавцы совали в жадные окоченевшие руки пластиковые стаканчики с кофе и швыряли не глядя денежные бумажки в огромную коробку. Воздух был пропитан дымом и чадом - в зале полным-полно было маленьких жаровен, на которых изнывали жирные колбасы, куски мяса, масленые лепешки и Бог знает, что еще. Продавцы этих сокровищ голосили, как резаные, зазывая покупателей - пар столбиком выходил у них изо рта. Над всем этим базаром, как сирена, заглушая вой колбасных продавцов, слышались пронзительные вопли: «Pan de queso, pan de queso (сырный хлеб, сырный хлеб)!» 
Я, стараясь не выронить стаканчик с кофе, трясясь от лютого холода, вместе с Габом прокурсировала к одинокой, ледяной, как могила, скамейке. Сырных продавцов здесь было такое количество, что они не умещались в битком набитый зал и обосновывались на улице, вопя как оглашенные. «Они перевыполнили план», - сказал Габриэль. Тут за моей спиной, набирая силу, вновь раздался пронзительный призыв. Он повторился раз пятьдесят, пока чей-то голос, не выдержав сырного энтузиазма, не заорал в свою очередь: «Cállate tu maldita boca!» («заткни хлебало!») Но крики продолжались, крепчая на холоде, и я, щурясь от смрадного дыма, принялась изучать местную публику. Больше всего меня поразила ее одежда. Скорее нет - больше всего меня потрясло то, как они были раздеты. Прямо передо мной на табуретке восседал мужичок в пляжных шортах и желтой маечке-расстегаечке. На голове у него находился козырек от солнца, изо рта клубами выходил пар, в дрожащих пальцах он сжимал, как мачете, свой стаканчик с горячим кофе и при этом весело болтал ногой. 
«Бедный, не успел до пляжа доехать», - пожалела я его, но тут же спохватилась: мужичок это был отнюдь не единственным экземпляром пестрой коллекции колумбийских отдыхающих и тружеников, наводнявших помещение. Внимание мое привлек негр в теплой куртке с поднятым воротником. «Вот это молодец! - сказала я Габу, - одет по погоде». «А ты на ноги его посмотри», - посоветовал Габ. Из под куртки у негра торчали две тонкие голые черные спички, наспех прикрытые красными шортами. Шлепанцы на ногах довершали его экзотический облик. «Слушай, как называется это место?» - в ужасе спросила я у Габриэля. «Это Святая Роза Медведей, - сказал Габ, передергиваясь. - Очень, очень высоко в горах». «Каких еще медведей?» - спросила я. «Медведей, - сказал Габриэль. - Так называется, а почему медведей - я не знаю». «На медведей похоже, - ответила я, созерцая группу веселых негров в трико и сапогах. - Они что, больные - на таком холоде в таком отвлеченном виде?» «Я сам в первый раз такое вижу, - сказал Габриэль задумчиво - но вообще у нас такое бывает». Мы пошли погреться у сетки в конце зала. За этой сеткой пылал в железной печи чудовищный огонь. Я стояла и грелась. Подняв глаза, я обнаружила прямо перед собой нечто маленькое и темноголовое, с поблескивающими глазами, укутанное в некое отдаленное подобие руаны. Неожиданно нечто обратилось к Габриэлю: «Я, друг, хоть и сама самка, но такую белую самку, как эта, впервые вижу», кивнуло на меня и пропало в толпе. «Слушай, Габ, почему она сказала «самка»?» - спросила я ошеломленно. «Поймешь их, - сказал Габриэль, пожимая плечами. - Медведи». Наконец Габ отправился на разведку, разузнать, что творится с автобусом. Вокруг меня, теряясь в едком дыму, то и дело обозначались чудные лица, более похожие на небритые морды, прикрытые соломенными сомбреро. 
Тут затылком я ощутила чей-то пристальный взгляд. Я обернулась и - до чего колоритная фигура! - встретилась глазами с самым настоящим зверем. Может быть, оно было животным, но слава Богу, я не успела узнать его покороче. Это был могучий и ... нет, вот тут и понадобится испанское слово «robusto», одновременно похожий на увесистый кочан капусты и испанский «roble», т.е. дуб. Даю словарный набор значений: 1) сильный, мощный, могучий; 2) прочный, крепкий; 3) твердый, стойкий, непоколебимый; 4) здоровый, крепкого сложения. Так вот, это мужичина обладал всеми этими качествами сразу: он был мощный, могучий, крепкий, непоколебимый и здоровый, как бык. Причем на три головы выше окружающей его разношерстной среды. Обряжен он был со свойственным латиноамериканскому народу чудовищным кокетством мачо. 
Огромное пестрое сомбреро, по форме напоминавшее блин, царило - какой еще другой глагол я отыщу для этого дуба? - на его горделивой макушке. Кожаные сапоги доходили ему почти до бедер, немыслимой длины руана, наброшенная ему на плечи наподобие романтического плаща, чуть ли не стелилась по земле, а на поясе, широченном, как море, которого я еще не видела, раскачивалось гигантское мачете в чехле. Мне уже не помогала джинсовая куртка - где ей укрыть тебя от взоров голодных мачо и не менее зверского холода? 
Мачо донимает сексуальный голод, ведь порнографии здесь нету, потому что Колумбия - католическая страна, и это из всех сил доказывает Дом Инквизиции в Картахене. Там тебе и виселица на заднем дворике, и дыба, и пыточные колеса, и весы для ведьм, и все, чего хочешь и не хочешь. А вот порнографии нет и не было. Зато вот ведьм взвешивали, и если ведьма весила больше, чем положено ей по закону (как у нынешних манекенщиц, у ведьм были свои стандарты, и им должно было соответствовать - для казни), ее тащили на кровать в соседнем отделении, и там, как деликатно выразился наш гид, она должна была «вступить в сексуальную связь со священником» - считалось, что это избавляет ведьму от излишнего веса - а потом, как водится, убивали. Зато в облегченном виде. Так что все здесь пуританское - в кинотеатрах крутят все американские фильмы и вырезают из них соблазнительные куски. 
Из пара вынырнул промерзший Габриэль, и звук его растерянного голоса вернул меня к действительности. «Эти козлы, - сказал Габриэль, усаживаясь на скамеечку рядом со мной («Давай без выражений», - сказала я), - сняли шину, она у них лопнула или перегорела или не знаю, что. Они сняли шину с колеса, а когда поставят новую, дьявол его знает». Следующие полчаса мы болтались то в зале, то на улице (хотя зал - та же улица, ветер дует и гарью несет), а шину никак не прилаживали на подобающее ей место. Возле голого колеса толпился заинтересованный народ, подавая советы толстому водителю с бутылкой воды в красных волосатых лапах. Он дал подержать бутылку Габриэлю, видимо, в качестве демонстрации, что это не агвардьенте, а вода - «видели, да?» - и объяснил, что спиртное ему запрещено и категорически. Народ ходил кругами вокруг хромого автобуса и, вконец отчаявшись, покупал вездесущий сырный хлеб у неугомонных торговцев. Водитель, почему-то подозрительно побагровевший от воды в бутылке, раскачиваясь, объяснял что-то своему помощнику, а тот как заведенный пожимал плечами в ответ на заплетающиеся речи шефа. 
Я оглянулась - Габриэля нету. Куда делся - непонятно. Зато вместо Габа стоит передо мной мужичок - качается, и до того похож на глюк ... Впрочем, все это место очень напоминало один большой холодный глюк. Но мужичок этот не растворялся, а покачивался передо мной и говорил ласковые слова, дескать, сердце мое, скушай яблочко. Это не сказка о мертвой царевне и семи богатырях, а обкусанное яблочко Святой Розы Медведей, потому что яблоко это было со всех сторон изжевано и жадно обкусано. «Это что?» - спросила я брезгливо. Мужичок не унимался. «Только откуси», - умолял он, деловито подсовывая мне этот запретный плод под нос. Змей хоть был поделикатнее - Еву соблазнял целым плодом, а не обкусанным. Тут автобус внезапно зафырчал и тронулся - они починили шину и теперь пробовали, едет - не едет. Возникший из темноты Габ подхватил меня под руки и впихнул в автобус. Все, теперь можно поспать. Прощай, Святая Роза Медведей! Два часа мы топтали твою ледяную землю и теперь с несказанной радостью покидаем тебя.