Сардаана
Мелодия была, в сущности, два притопа, три прихлопа, но пел Петюня с такой рафинированной оттяжкой, как будто катал наливные яблочки по серебряному блюдечку, и скатным жемчугом закусывал, и еще какое-нибудь древне-русское, калашно-суконное, великое и могучее… Дмитрий Иванович оттягивался вовсю. Далее повествовалось про то, как два эти молодца прикатили, естественным макаром, в Одессу и там пошли в фартовый ресторан. Тут-то их и замели:
Червончики пропили, по червонцу получили
И пошли гулять по лагерям…
Машка, пригорюнившись, внимала горестной повести о трех братьях-разбойниках; по-бабьи подперла ладонью разрумянившуюся щеку и прикрыла свои хулиганские очи. «А в лагере сказали: гоп-стоп, не вертухайся…» И тут Петюня прикрыл интимно рукой это самое срамное гитарное место, дыру, откуда загудело возмущенное эхо, и сказал: «Машенция, старушка, а не хочешь ли ты подсесть поближе? Посидим вдвоем, потолкуем ладком…»
Дмитрий Иванович опешил.
- Маша же, по вышеизложенной теории, должна вроде спасать Гринева, а ты, Пугач, ее на свою сторону перетягиваешь… – сказал он все-таки, неприятно ухмыляясь.
- Ну, старичок, такой уж, видно, твой судьба, к бабке не ходи, – нежнейшим голоском просюсюкал Петюня: ясное дело, водка начала сказываться на умственных способностях.
- Нет, Петя, ты позволь, мне принцип важен… Нет, я не то говорю… Да, кстати, что это за песню ты спел? Это какой-то римейк?
- Так и есть, дед. Это самый настоящий Вельтман. Девятнадцатый век. Про Муромский лес. Римейк, – ответил Петюня, вкрадчиво пододвигая к своему концу стола Машку вместе со стулом.
- Петь, ну, чего ты, в самом деле? – заговорила она, отряхнувшись от задумчивости. – Уймись. Все не так просто… старичок, – добавила она звенящим голосом, на целую, как почудилось Дмитрию Ивановичу, октаву выше своего обычного.
- Что тут непростого, мать? А? – Петюня метнул на нее искрящийся, вурдалачий взгляд. Он явно был голоден. Или в нем, как выражался до революции непредставимый русский народ, вино говорит?
- Петь, сейчас не стоит. Что ты прямо как огнедышащий вулкан..? А чувство меры? Застопорись…
- Ты, Мария, гибнущим подмога… Старуха, ты что, не читала Мандельштама, Осипа Эмильевича? А, старуха? – смачно говорил хозяин, пальцами-присосками беря гостью за руку. Тут Дмитрий Иванович понял, почему ему так отвратителен показался давешний жест, тот, телефонный. Петюня «овладевал» Машкой у него на глазах, он ее захапывал, забирал, хуев властелин умов… И сердец, судя по всему, и сердец. Дмитрий Иванович вновь ощутил прилив жесточайшего раздражения. Да пусть хоть на полу трахаются, но только не сейчас. Это неуважение к нему, к гостю, к мужчине, в конце концов… Ему сделалось зверски скучно и противно.
- Я поеду, если вы… – он испугался, что это прозвучит по-детски, даже по-подростковому обиженно, а этого он допустить не мог. – Мне, знаете ли, скучновато. Ничего принципиально нового, как говаривала одна моя знакомая, я не увижу, так что…
- Погоди, Митенька, можешь если не увидеть, то, по крайней мере услышать, – звонко выпалила Машка в наступившей банальной тишине.
- Дед, роль Гринева обязывает… Пугачев, как образ, его мощнее, согласись, Митенька… Ты зря обижаешься, старик… Это всего лишь констатация факта…
- Какая констатация? – Дмитрий Иванович нутром ощутил, что в воздухе зависло нечто неподвижное. Он прикидывал, в состоянии ли он сесть за руль или уже нет, и что будет, если его остановят гаишники, и что…
- Факт, дед, остается фактом: Гринев проигрывает слегка Пугачеву по части баб… Он несколько рыбообразен, согласись… Но при всем при том…
- Решил его выпереть? Петя, ну ты и сука… – Машка поднялась с места. Она в самом деле говорила на себя непохожим, тревожным голосом. Волнуется, что ли? Любопытно… – Значит, фактик констатировал… Доконстатировался… Петя, Петя…
- Позволь, Мария, ты немного перебрала. Митя, ты был совершенно прав, старик, ей нельзя… Но мне надо было удостовериться… Пойдем, я…
- Пошел в жопу, урод, – вольно сказала Машка, очень серьезно при этом смотря на него. – Он, бедный, и не знал ничего…
- Кто бедный? Кто не знал? О чем ты, матушка?– снова, как раньше, заговорили хором оба мужских голоса. Теперь интонация их была примерно одинаковой.
- Да ведь он у тебя в импотентах второй месяц ходит… – Машка качала головой, продолжая рассматривать Петюню в упор. – Этот ваш Валентин, ну, отец, растрепал…
Дмитрий Иванович тоже встал. Что-то свершилось. Только еще непонятно, что.
– Ты не можешь поподробнее? – осведомился он змеиным голосом, отказываясь понимать. Забрезжило нечто и погасло. Он уставился на Машку. Петюня выпил рюмку водки.
- Недоразумение, Митенька… Женский алкоголизм, это, старик, вещь посильнее, чем Фауст Гете. Мария…
- Да брось! – Машка махнула рукой. – Про алкоголизм придумала я, чтобы разобраться с тобой на месте. Я же давно знаю, как ты меня домогаешься… Даже предыдущая твоя, эта несчастная, ну, Ангелина что ли, ну, которая до Алки, когда ты ее выкинул, по секрету мне звонила, рассказывала, как ты меня хочешь… Умоляла заехать к тебе, удовлетворить, так сказать, потребность… Эх, Петя…
Дмитрий Иванович слушал стоя. Петюня хотел вструниться с речью, но Машка ему не дала.
- Вот ты когда-то правильно подметил, – сказала она, обращаясь исключительно к Дмитрию Ивановичу. – Ну, про Коломбо. Что из меня получился бы классный детектив… Я его раскусила, оборотня-то нашего гребаного… Но ведь дело не в этом, Митя…
- Кто импотент? – перебил он ее, с ледяным ужасом припоминая, что встреченный в буке Павел Игна…тоже что-то про…
- Да ты, ты импотент! – крикнула Машка. – Что, не веришь? Ну, вот тебе заключительная часть фильма: Коломбо в действии – дедуктивный или какой там метод…
- Петя, что она говорит? – Петюня закапывал в фильтр ментол. Он был совершенно спокоен. Или нет… У него глаза бегают, вот что.
- Петя, если ты Пугачев, то сейчас я тебя буду четвертовать… – не желая верить маразму, сказал он.
Машка опять его перебила.
- Ты приехал к нему с каким-то разговором… Я не знаю, что у вас там было… Потом пришел отец Валентин, – она загибала пальцы. – Ты ушел… А эта сука все ему и выложила…
- Что выложила? – отупело справился Дмитрий Иванович. Он вытер лоб и попытался снова сесть.
- Вот придурки… Да то, что он тебя выставил в идиотском свете… Знал ведь, что этот отец ваш – трепло, каких мало… Что он все по Москве разнесет. Вот Петя ему и залил под завязку: какой ты бедненький, какие у тебя серьезные проблемы с сексом… Совсем ничего не можешь… Вышел в тираж… Как ты приезжал к нашему Петечке всея Руси за советом. Но даже он не смог уже помочь… В общем, ты оказался импотентом, Митя, и назавтра об этом знала вся интеллигентская Москва… Под большим секретом, конечно.
- Ну, все, пора тебя связывать, старушка, – Петюня вдруг распрямился в кресле, четким, играющим движением подскочил к Машке, но она увернулась от него и схватилась внезапно за подсвечник с тихо-мирно догоравшей свечой.
- Не подходи. Я тебя знаю. Ты ведь волколак, можешь и цапнуть. Митя…
- Я ничего не понимаю, – окликнутый Митя чувствовал, что происходит нечто омерзительно некомильфотное, некрасивое и смешное, и ему больше всего хотелось убежать из кухни, выбелить мелом эту подловатую сцену, но вместе с тем, в душе у него начал потихоньку расползаться паралич. Это были признаки паники.
– Петя, я ничего не понимаю. Она говорит, что ты рассказал… Но зачем?
– Так он тебе и скажет, зачем, – усмехнулась Машка, все еще сжимая подсвечник. Дмитрий Иванович с неодобрением заметил, что вся эта сцена вовсе не кажется ей смешной и моветонной. Глаза у нее сияли тем специфическим светом, который он откуда-то знал: видел, наверное, раньше. Этот свет сигнализировал о том, что Машка сражается. Идет война.
- Митенька, это уже делирий, – негромко, таинственно заявил хозяин, протягивая руку к телефону. – Может, стоит, позвонить в диспансер… Они в Новогоднюю ночь, кажется, не работают, но мой друг, Леня Градчанский, главврач…
- Она не в горячке, – сказал Дмитрий Иванович, скользнув по Машке взглядом. – Петя, телефон отключен. Ты же сам… Подожди, при чем тут Леня или не Леня… Машка, что происходит? Зачем он рассказал отцу Валентину?
- Дурак ты Митька… – Маша положила подсвечник на стол, села, как ни в чем ни бывало. – Хочешь услышать? Ладно. Смотри: он меня уже с год добивается… Он и сам звонил пару раз, чего скрывать, но давно еще… Подсылал кое-кого… Но не вышел у него каменный цветок, вот тогда он и придумал аферу в своем милом стиле…
- Черт знает что. Петя растрезвонил всем, что я импотент, и что это не лечится. Он добивается тебя уже с год… Ты понимаешь, что ты несешь? Может, ты действительно того, а? У тебя концы с концами не сходятся… При чем тут я?
Петюня неизвестно с чего заткнулся. Ему бы сейчас подтвердить, что Машка не в себе, а он молчит. Ну, знаете….
- При том, что этот козел знает, что я тебя люблю, – Дмитрий Иванович захлопал глазами. – Люблю, Митенька, что поделаешь. Уже давно. Не помню, сколько. Очень сильно. Очень люблю.
В кухне стало нечем дышать.
- Ну, вот, – сказала Машка обычным голосом, – а он знает об этом… Я, когда уходила от него, сама ему сказала. Я не знала, на что он способен. Он как человек-паук… Вот. А теперь, когда я ему опять понадобилась, он и решил слухи про тебя распустить, чтобы я поверила и отступилась от тебя… Отец Валентин у меня в «Мироне» штаны просиживает чуть не каждый вечер, он от жены сбегает… У него жена-матушка – стерва… Он у меня в прошлый великий пост целыми днями пил, говорил, что у него пост-модерн. А Петя это знал, как не знать. Вот и наплел ему про тебя, а он мне… верноподданнически донес…
- А ты?
- А я… А я придумала тогда предлог, чтобы встретиться с тобой, помнишь? Про Петю это был предлог, чтобы ты купился. Я просто не знала, что еще придумать. Ты же совсем перестал со мной видеться… И мы с тобой поехали к тебе, помнишь?
- Помню, – сказал Дмитрий Иванович.
- Ну, и я знала, что смогу тебе помочь, что даже, если ты в самом деле болен, если ты… Ну, в общем, что я все сделаю, чтобы тебя вылечить от страха этого… Ты мне говорил про него, помнишь?
- Помню, – сказал Дмитрий Иванович.
- И я… – она говорила так, как будто Петюни не было рядом. – Я поняла, что этот гад все наврал. Что он просто таким образом хочет меня вернуть. Скотина. Он не ожидал, что я к тебе поеду… Я хотела, чтоб ты понял, как я сильно тебя… Вот я тоже и наплела, что я алкоголичка и хочу к нему вернуться… Чтобы унизить его так же, как он унизил тебя… И сказать тебе… – Машка глядела на него и плакала.
Дмитрий Иванович созерцал клеенку. Два квадрата и пять треугольников. Надо зажечь свет. Маша чуть было не съездила Петюню по морде подсвечником. Петюня ничего не говорит. Нет, говорит.
- Митя, старик, это недоразумение… Ты видишь, женщина не в себе…
- Про недоразумение отвечают в американских фильмах, когда нечего больше ответить, – Дмитрий Иванович встал, деревянно повернулся и пошел к дверям. – Вы как скорпионы в банке. Целуйтесь друг с другом. Действительно, сладкая парочка.
Он был в меру ироничен. Главное – вести сейчас себя с достоинством. На Машку он не обернулся. Прошел, почти печатая шаг, в прихожую и яростно стал натягивать пальто. Мерзость какая…
