Стихи

***

Поет и срывается, ветру переча,
Вдали, за двором, за дымком, за домами,
Пространство калеча, стокрылое нечто,
Впивая огни, упиваясь мостами.
Далеко-далеко, как длинные раны,
Песчаные рвы и болотные ямы.
Пространство заполнено – нет ни изъяна,
Ни полого метра, ни ни грамма, ни грана.
Не поршневой силой, а силой разрыва
Его раскрывает: сначала надрезом.
Осоки, пушки, можжевельник, крапива
И рельсы. Как лезвием мир перерезан.
Пульсирует кровь молодого пространства,
В ушах нарастает рокочущим гулом,
Тревожа черемух венчальных убранство,
Печалью своей возмутив переулок.
И вот – поперхнулся грохочущей далью
И кверху пошел, расщепляя откосы.
Душа не рванется, ведь так пропадали
Страстей многоточия, знаки вопроса.
Не взрывы, а плавная зелень раската,
Не водовороты, а реки из меди.
О поезд, я так же не крикну: «Куда ты?»
Как ты, пролетая, не крикнешь: «Уедем!»

1992

***

Потеплевшую землю целуют густые соцветья
Невесомой черемухи в кольцах зеленой коры.
Можно месяц поймать рыболовною сетью
И в ладонях затеплить костры.
Можно падать наверх, зацепив по дороге отсюда
Серпантинную ленту небесных путей и комет.
Встретить заячий след отпечатком звезды у запруды,
Серый заячий след.
Различить из окна деревянную лестницу, выше
Голубиных харчевен, несущих себя на Восток,
Можно выйти из дома, дойти до холма и услышать,
Как река прибывает всего на глоток.
Можно снега не ждать, можно сердце стыдом не тревожить,
Можно лучше не быть и обрядов своих не хранить,
Можно писем не слать, на земле виноватых не множить,
Никого не любить.
В этом юном покое, в силках невесомых созвучий,
Непричастных равно вдохновенью, метаньям и лжи –
Ураганная сила, что ствол расщепляет могучий
И разносит закат на грохочущие этажи.
Эта странная память затихла в молчаньи стооком,
Но движенье ночное – и память рванулась за ним,
И глядит неотрывно, бессмысленно, смертно, жестоко
Распеленутый мир, порожденный сознаньем твоим.

1991

***

Птицы на скатерти к смерти поют…
Что это – смерть? Воскресенье?
Вот, и за малую муку твою,
Ласточка, будет спасенье.
Ласточка, ты же творенье мое,
Как бы тебя ни назвали.
Лучшие слезы на что тебе днем,
Дни – это те же спирали –
Вьются и крутятся, пальцы болят.
Скатерть постелят на крыше.
Слышишь, не льется ли песня твоя,
Слушаешь – ветер, затишье.
Флейта поет и бормочет рояль,
Слезы твои высыхают.
«Жаль мне тебя, осторожного, жаль» –
Песня обычно такая.
Ласточка, крыша раскрыта тебе,
Небо раскрыто, дороги,
Стаи дорог, облаков, голубей,
Ты же один из немногих.
Слезы – вода, как известно давно,
Плачь, если можешь. Но тише –
Ласточка, я раскрываю окно,
Я отдаю тебе крыши.

1987

***

Nobody knows what the wind is…
Walter de la Mare

Разрыв бытия и быта,
Сколок с больных ночей,
В травы ступают копыта,
В травы ползет ручей.
Жизнь – это нам знакомо,
До смерти знакомо нам.
Мирное имя Дома
Не разорвать ветрам.
Но ветра поющий прочерк
Над падающим пером,
Сомкнутой птицы очерк,
Душный, неблизкий гром…
Быт с бытием слиянный
Только в одной из фраз.
Ветер, так долго жданный
К небу поднимет нас.
Ты, до конца внимавший
Ветру в сыром плюще,
Пристально понимавший
Скрытую жизнь вещей:
Пламя в твоем камине,
Тихую речь кота,
Эхо в лесной пустыне,
Чуткий наклон куста…
Ты, бытия и быта
Тождественность найдя,
Слушал биенье скрытой
Крови в ночи – дождя.
Ветра в руках не скроем,
Листьев в глазах не счесть.
Будет твоим покоем
Мир беспокойный весь.

Апрель 1989

***

Твое сиянье этой ночью
Закрыло небо неуклюже,
И застывало многоточье
В расколотой, огнистой луже.
И проповедь была Нагорной
Все потому, что в лужах свеч,
Все потому, что смех узорный
Звучал болезненней и резче.
Лепили маленькие санки
Густые, легкие метели,
А небо выплеснули в банку
На самом краешке недели.
В Воротниковском переулке,
Как повернешь чуть-чуть налево,
Под крышей тикает сосулька
И будоражит злое небо.
В легчайшем, сумрачном узоре
Густеют шепоты святые,
И набухающее горе
Переставляет запятые.

1985