В поисках дома

Спальня эта как раз и могла отбить любые желания у несчастных жильцов этой квартиры – включая желание просто поспать: под низким потолком на деревянной платформе стояла когда-то двуспальная кровать, а ныне – остов, испытавший на своем веку немало житейских бурь, остов корабля, прибитого волнами под самую крышу. Доски ныли под ногами. «А свалиться отсюда можно?» – поинтересовалась я, уныло созерцая кровать. «Никто еще не падал. - снизу раздраженно сказал юноша. –Туалет в коридоре». «Не может быть». – сказала я. «Там, – сказал он, – и раковина тоже». Это сообщение дало мне силы уйти. 

Я попрощалась наскоро, потому что дом этот меня даже как-то напугал. В Боготе за эти деньги можно было все-таки снять обыкновенную квартиру, с ванной внутри, а не снаружи. 

От дождя я спряталась в кофейне. Я курила и смотрела на облитое острым ливневым сиянием шоссе, пытаясь выбросить из головы серый дом и кровать под потолком. И туалет в коридоре, который меня просто добил. Следующим в моем списке был дом под номером 67 в районе Лос Пинос. Так по-испански называются сосны, но когда я вылезла из автобуса и пошла вниз по громыхающей грузовиками дороге, я поняла всю беспримерную лживость этого названия. Сосны не было ни одной. Да что говорить, здесь вообще не было никакой растительности. Здесь не было ничего. Дома (хочется сказать «унылой чередой тянулись» – потому что в штампах есть прелесть подлинности, но я, пожалуй, скажу по-другому), низкие, пропыленные квадраты, выстроились вдоль этого нового шоссе ( было похоже, что все Кали состоит из одних шоссе). Но что значит вдоль? Это ничего не объясняет. Здесь попросту не было тротуаров. Дома стояли, а в полуметре от них, подскакивая, проносились грузовики. Увертываясь от них, я пересекла широкое шоссе и постучалась в дверь крайнего дома справа. В ту же минуту мне стало понятно, что жить здесь я не смогу.

Мне открыла маленькая женщина в линялом платье. Она смотрела на меня с порога, и в ее взгляде я прочитала что-то очень похожее на сострадание. «Квартира,» – сказала я. «Вы здесь жить не будете, - сказала она мягко. - Проходите, сеньора». Я переступила порог. Комната была печальной и тусклой. У стены стоял низкий комод, покрытый вязаной скатертью. Она падала почти до полу. «Как они вещи оттуда вынимают?» – подумала я. Женщина придвинула стул. «Вы иностранка?» – спросила она. Вздохнула. Я еще ничего не успела ответить. Она вздохнула снова. «Грузовики, – сказала она задумчиво, – вы же слышите». «Да, – сказала я, поднимаясь, – я понимаю».

Моя следующая кафетерия тоже располагалась у дороги, но там, по-моему, была какая-то зелень. Хозяйка принесла мне кофе. Я отвернулась, чтобы она не видела моего лица. От усталости у меня свело щеки – получилась хмурая маска с набрякшими слезой глазами. Неожиданно она похлопала меня по плечу. «Ты не огорчайся, дочка, – сказала она, подстилая под чашку резную бумажную салфетку, – не огорчайся». Я до сих пор помню этих двух женщин. Собственно, они ничего мне не сделали – ни доброго, ни злого – но я почему-то их помню. Они были очень похожи на людей. 

День перевалил за половину. Жара уже не так мучила. У меня оставался на сегодня еще один адрес, недалеко от центра. У лихорадки есть одно пренеприятное свойство – когда думаешь, что она уже прошла совсем, она с барабанным боем начинается сызнова. Руки трясутся и прыгают, как колотящиеся в полое пространство палочки. В висках повторяется этот ритм. Мир не звучит – он отстукивает по тебе свои минуты, секунды и терции. Так что еще час я сидела на скамейке под пальмами. Меня беспокоили какие-то симпатичные молодые люди: они узнавали, как я себя чувствую и не нужно ли меня проводить куда-нибудь, например, к ним домой, а когда я из последних сил их посылала, они смиренно уползали в пальмовую тень и через мгновение появлялись другие желающие со мной пообщаться. Наверное, меня снова одолел бред, потому что ведь не могло их быть так много… Ну, один, ну два… 

К пяти я была готова пуститься на поиски дома. Я еще раз обвела красной ручкой заветный адрес и решила пройтись пешком. Ветер пах бензином и хлебом. Я заверила себя, что этот последний на сегодня адрес будет вообще последним в моей жизни здесь. Я там поселюсь и буду жить. Должна же я где-то жить. На матрасе у Хайме как-то это не очень получается. Там получается болеть. А вот жить, работать и любить – не выходит. 

Я свернула в благословенную тень шарообразных деревьев (опять я не знаю, как они называются). Дом был очень белым, он просвечивал сквозь листву, как утреннее облако. Он был двухэтажным. Хозяйка, пестрая и юркая колибри с морщинками, бантиками и складками на длинной, до полу юбке, повела меня по коридору. Она совсем не удивилась, узнав, что я из Португалии. Это я придумала на ходу, нужно же было как-то поддерживать светскую беседу. Коридор расширился, и мы вступили в немалых размеров внутренний двор, весь в горшках с геранями и араукариями. Он был опоясан невысокой белой стеной. В стене темнели двери. Их было штук двадцать. «Это двор для жильцов», – сказала хозяйка, сощурившись. Она щурилась на телефон. Он стоял на круглой тумбочке посреди двора. «Телефон на всех один», – сказала она, проследив мой ошарашенный взгляд. «А если дождь?» – сказала я. «Тогда его убирают, – сладко улыбнулась она.– Так что, посмотрите комнату?» «Я… – сказала я, – Да, да, разумеется, посмотрим».  

Она повозилась с замком и отомкнула одну из дверей, под номером десять. В глубине пустой комнаты, в стене напротив взблеснула другая стеклянная двустворчатая дверь. Обе ее створки были кокетливо связаны друг с другом обрывком железной цепочки. Я подошла и толкнула ее. Цепочка была иллюзией: створки подались, и открылся вид на замшелую каменную стену забитого бутылочными осколками скромного пустыря. «А… если кто-нибудь влезет?» – спросила я, обернувшись к хозяйке. Та пожала плечами. «Никто еще не жаловался, – сказала она, – в других квартирах у меня тоже такие внутренние двери». «А зачем они?» – спросила я. Она усмехнулась как-то отрешенно. «Понятия не имею, – сказала она, – просто для украшения». «Но… – сказала я, – это же опасно». «Про пустырь мало кто знает, – сказала она, – Да и потом это дело вкуса…» Тут только я обнаружила, что в комнате нет окна. Видимо, стеклянная дверь, ведущая на пустырь, была призвана его заменять. Но в комнате было довольно темно. «А окна…» – сказала я. «Наверху». - сказала хозяйка.  

В углу опять была деревянная лестница, как во втором доме, том, без туалета. Я обреченно поднялась по ней. Она тоже скрипела. Окно там и в самом деле было. Величиной с конфетную коробку. Правда, в нем можно было рассмотреть кроны деревьев, похожие на заросли бамбука. Хозяйка подниматься не стала. «Вы берете?» – спросила она. Я начала медленно спускаться. «Я подумаю». – ответила я. Но думать мне не хотелось. Думать было, в общем-то, не о чем.

Я шла по району Випаса. Он был самым красивым из тех, с которыми я познакомилась сегодня. Здесь росли деревья. Неважно, как они назывались. Я смотрела на них и знала, что завтра мне предстоит еще одно путешествие по закоулкам города Кали. Ведь должна же я найти дом! Ну, хибару, ну, гараж, ну, блочную развалюху… Но пусть она будет! Моя хибара. Мой дом.

Я не нашла дом на следующий день и через неделю тоже. И лотерейного билета не нашла. Потом мне пришлось уехать из Кали и вернуться в Боготу. А потом – в Россию. А потом я искала дом еще десять лет. Всего на поиски дома я потратила двадцать семь лет. Я нашла его совсем недавно. И в каком-то смысле – который важнее всего для меня – я все еще его ищу.