Майя

Следом за гостьей спешила Аля.
- Аська!
- Прости, я правда не могу. Я, наверное, чего-то не понимаю, но я не могу лезть под стол… Передай ему, Бальмонту…
- Успокойся, я уже все почти уладила. Я ему сказала, что ты из провинции, недавно приехала. Он снисходителен к таким вещам. Он великий поэт. Он извинит. Фу, как я из-за тебя запыхалась!
Они стояли у входной двери, и, почувствовав, что сейчас все это кончится, и будет снег и вечерний воздух, Ася спросила:
- Скажи мне… Ты знакома с неким Берви, Даниилом Лукичом Берви, переводчиком?
Аля улыбнулась. Она осторожно переводила дух, и теперь коротко вдыхала и выдыхала, напоминая нездешнюю, клюющую воздух птичку.
- Ну вот… Конечно же, знакома. А почему ты спрашиваешь?
- Он мой знакомый тоже. Так получилось. Я хотела спросить: он подходил к тебе вчера, в церкви? Он спрашивал что-нибудь про меня?
Выговорив это, Ася в ужасе посмотрела на каракулевую шапку профессора, уютно, словно круглое гнездо, утвердившуюся на высокой  вешалке, потом – на бархатные пуфики, независимо красневшие у стены, потом – на подругу.
Аля продолжала улыбаться.
- Он… погоди, дай мне вспомнить… Он показал мне маленькое Евангелие в синем переплете. Извинялся, спрашивал, не буду ли я так любезна – ох, уж эти мне престарелые бонвиваны! – сказать, чье оно, если, конечно, знаю… Некая барышня – возможно, моя знакомая – забыла его в автомобиле, так кажется… И я сразу же, сразу вспомнила, что оно твое – уж  очень  Евангелие необычное, старинное… И еще я вспомнила, что ты рассказала: тебя подвезли от Ясной какие-то два господина на автомобиле. Я и указала ему на тебя. Вот и все. Он был очень мил.
- А… Он ничего не говорил про Галахова?
- С какой стати? А что?
Ася смотрела в отверстие висящей профессорской шапки. Внезапно стало ей понятно, почему Баюн так наклонился вчера вечером к гитаре, прямо чуть не головой в нее влез. Он, оказывается, был просто смущен, вот как Ася теперь. Хотя это нынешнее мутное чувство было куда хуже смущения…
- Просто Галахов пригласил меня. К себе домой. Завтра в пять, –  не    давая себе струсить, сказала она. – Зачем, я не знаю. Я не хочу идти
- Сам Галахов? Тебя? С чего бы это?
- Я читала ему стихи в автомобиле, может, из-за этого… (Боже мой, почему я не могу сказать ей правду! Меня словно что-то держит…)
- Ну так иди. Иди обязательно. Как же это можно – не идти! – Ася  дернула плечами. Жемчужное ожерелье на ее шее от этого движения вздрогнуло, и по нему пролетели какие-то скрытые сероватые тени.
- Я сама не понимаю. Я не знаю его, – с подавленным ужасом призналась Ася, и в этот миг ощутила, что слово было точное: она не знала, кто такой был Сигизмунд Ардалионович, известный поэт, учитель Юры Полякова, законодатель литературных мод, тончайший критик, главный редактор журнала «Агонии»… Зато Аля Муромцева знала это твердо.
- Как это «не знаю»! – весело передразнила она подругу. – Галахов – знаменитость. И, кроме того, – вот тебе и повод его «узнать», –  Аля фыркнула. – Глупости какие, подумаешь!
- Нет, я не могу, – Асе было стыдно за себя, выглядела она сущей идиоткой, ломакой и кривлякой. (Сама я виновата! Ведь я не говорю ей правды…)
Аля сморщила нос, закрутила головой, так что черные локоны мелко заплясали на лбу. Все у нее было – маленькое: и нос, и рот, и бровки, все милое, вертлявое, изящно-суетливое…
- Это наказание какое-то! И в кого ты такая самоуверенная, Аська! Еще и полугода не прошло, как из деревни приехала, из глуши новгородской, а сама… Фу-ты ну-ты! Известные поэты ее привечают, а она – нос воротит! От Бальмонта бегает, Галахов пригласил – идти не желает! Как можно манкировать таким приглашением! И – не перебивай!  И не вздумай отказаться! Послезавтра все у тебя выспрошу – как сходила, о чем говорили… Изволь пойти! Слышишь!
Александра, вся красная от гнева, чуть ли не кричала, хотя и могли ее услышать наверху. Она так заботилась о подруге, так искренно негодовала! И ведь верно – лучше уж пойти. А то и впрямь получается какое-то ломанье. В том вранье дурацком лучше уж ей не признаваться, раз уж сразу не вышло. Нужно просто сходить к Галахову, потом утешить Алю рассказом об этом визите… Наверняка все кончится ничем. Ну, даже и скажет он что-нибудь неприятное… Всегда можно что-нибудь придумать в ответ. И главное – не говорить никогда Але, что она назвалась ее именем. Зачем позориться? Она объяснится с Галаховым, и сразу – с плеч долой всю эту историю, и все будет, как прежде… Что там Аля говорит?
- И все, и довольно. А я вернусь к гостям. Сколько ты у меня времени отняла, ужас! А ведь правда – Бальмонт чудный?
Ася обняла подругу
- А почему он сказал – « у меня в Сингапуре»?
- Это у Константина Дмитрича выдумка такая оригинальная. Он велел, чтобы под столом были жаркие страны, потому что скучно и неэстетично читать стихи в Москве, в ноябре… Вот он и придумал под столом – Сингапур… И фиалок накупить, будто – юг… И чтобы все сидели в Сингапуре, а я устраиваю мелодический шорох волн…  А как я играла? А какие стихи дивные, ведь да? А какой темперамент! Ведь гений он, верно?…  –  говорила Аля, убегая.