Майя

- (Машка, молчи. Все дело загубишь. Разве так простой народ говорит?)
- (Я тут не могу. Хочу уйти поскорее).
- (Расспросим и уйдем)… 
- Вы чего там в шепталки играетесь? Уходите, что ль? Эй, барышни… Водку-то верните…
- (А, вот на что он клюнул… Погоди, Машка). Дяденька, не откажи, голубчик, помочь. Тут  у нас клиент один попался, высокий такой, глаза белые, выпученные, голос вроде как плаксивый…
- Ну?
- Ну и заказал он нам рубашку, гарусную, с отложным воротом, строчечка ровнехонькая, мы и сшили ему, он и взял.
- Ну?
- А денег-то не заплатил ни копеечки.
- Эх, барышни вы мои, сердешные особы, да я-то тут причем? Я-то вот туточки без вылаза круглый день сижу, да и ночью, значит, караулю… Я-то…
- Да вы послушайте, дяденька, как было-то. Взял он рубашку, ушел, голый кукиш нам вставил, а мы – за ним. И выследили. Он в ваш дом завернул, право слово, к вам сюда прямиком и прикатился. Мы сами видели…
- Да, видели мы, точно сюда. Белоглазый. (Аська, как это у тебя так бегло получается? Шпаришь, как по-писаному)!
- (Машка, молчи, я сама не знаю, как. Только бы выгорело)… Видите, дяденька, беда-то какая… В расход он нас, подлец, ввел, да в какой! Надо нам его разыскать, непременно надо. Уж не откажите. К вам он завернул, вот вам крест.
- Ко мне, говоришь… Ты водку-то не прячь. Какая, хоть? Смирновская. А у меня и закуска найдется. Проходи, не трусь. Да не за стекло, здесь всякому видать, а за загородочку, в уголок подвальный. Здеся никого нет. И ты, черноглазая, проходи. 
-Да мы … 
- (Машка, иди, раз приглашает). Мы на минуточку. Мы не пьем…
- Да за компанию и жид, как говорится, дуба дал… Тута в подъезде моем, такое громкое дельце случилось. Жидка одного, песенника, ночью застрелили… Тоже ведь душа живая. Молодень-кой… А я сплю, значит, ничего не чую… На площадке второго этажа убили его… Цвето-ов!
- (Он негодяй. Ни минуты больше здесь не останусь).
- (Машка, сиди и молчи). Ой, мы про такие страсти слушать боимся. Нам бы про этого нашего заказчика узнать, с белыми глазами-то… Да и все.
- А ты слушай дубрава, коли лес, значит, слово молвит… богатырское. Ну, барышни, нынче все кверху ногами стало: барышни водку пьют, мальцы стишки сочиняют. Ты пей. Вот и огурчиком-то похрусти. И ты. Ночь сейчас, все, значит, бары гуляют по ресторациям, а я – сиди, скучай тут. Вот спасибо, Бог послал милую компанию…
- Мы ненадолго. Мы про клиента.
- (Машка, не торопи его. Пусть еще выпьет).
- А вы не шебуршите. Я, может, не случайно, речи веду о жидке этом. Был тут и ваш клиент сбежавший, был тогда. Пришел он рано, выпили мы с ним – дружбу-то давно свели, уж месяцок был нашему, значит, приятельству…
- Так он, выходит, не здесь живет?
- Да куды ему! Приходил, бывало: «Эх, Петрович, жизнь наша грешная!» И наливает, значит. 
- И в тот день он тоже приходил?
- Да что ж ему не прийти? Пришел, чекушку принес. «Выпьем,  –  говорит,  –  Петрович, за грехи»… Тьфу ты, даже вот и не помню, как это он завернул… То ли «за грехи» сказал, то ли наоборот…
- А потом?
- Да вы хлебушка-то берите, не брезгуйте. Хороший хлебушек, аржаной, мне мать присылает из Вологодщины. Здесь такого нет. 
- Да что потом-то было?
- А ничего. Ушел он, я и не вспомнился. Крепкий, стало быть, напиток оказался. А потом, сказывают, жидка застрелил кто-то. Офицер какой-то. Ночью-то меня дергали-теребили, водой поливали, а я – хоть ты что. Ну, поутру сволокли меня в участок: глаза продрал, показывай, мол, что за дела, а что я? Проспал, говорю. Ну, втиснули пару оплеухов, отпустили. Пьяная, говорят, твоя харя. Госпожа Смелицкая говорит: «Ах, оставьте бедного мужичка, он ничего не слышамши был». Ну, и отчепились. 
- А белоглазый?
- Снова приходил. Через полгодика – гляжу: шествует. И как надо: с водочкой-вином… Посидели мы с ним, а куда он делся потом – не знаю. Госпожа Смелицкая недовольна была, мне выговаривала: «Я, дескать, тебе место спасла, а ты в дом всякую шушеру пускаешь». Два раза приходил он. 
- Да где он живет? Нам бы найти его, а, дяденька?
- Где да где? У дьявола в бороде, в золотой палате, в вороновой хате... А черт его и знает… Говорил, что в Москве в доме Бунина бывает, а где это дом, кто его знает… Х-ф-ф… Кому что… Кому, значит, покрывашка, кому рубашка, а кому и покров смертный… по грехам… 
- Дяденька, эй! Не вались. А как его имя?
- Имя… А зачем ему имя-то, когда он весь бледнючий, глаза пробками хлопают… Вот, с-спасибо. Остаток, он сладок… Василием Кузьмичом назывался… Остожным, вроде. А кто его и разберет, как он зовется? Может, Пан, а, может, и Селифан… Это смотря по тому как ежели… Х-р-р–хс-с…
- Машка, быстро. Осторожно, разбудишь. 
- Бутылку оставим как есть, стаканы вымыть, чтобы никто не заподозрил…
- Бежим. Какие еще стаканы… Бежим отсюда скорее.