Майя

- И все-таки, Аська, что это все значит? Что ты с собой делаешь? Ты ведь ничего про себя не рассказываешь, таишься, привираешь. Ну так как?  
- Не знаю.
- Позволь, чего ты не знаешь?
- Чей это ребенок. Был.
- Перестань паясничать. Я серьезно. Ася, признайся, это какой-нибудь новый роман?
- Нет. Может быть, старый. Я точно не знаю. 
- Старый? Погоди, ты хочешь сказать, что вы с Баюном снова встречались…
- Да. Но уже давно. Полтора месяца назад.
- Так вот и полтора месяца… Ася, как ты могла? Как? Ведь это точно от него … Ты же сама ругала его на все лады! А этот нож тогда! Боже мой, что ты за человек такой! Тебе, верно, все это очень по вкусу пришлось! Теперь понятно… 
- Я не уверена. Тогда еще был напечатан новый галаховский свод стихов. Про сны. В «Агониях». Так что…
- Это у меня скоро будет агония. От тебя. Я не шучу. При чем тут стихи? Как? Ты хочешь сказать, что Галахов…? Ася, отвечай мне немедленно: у тебя с ним что?  Роман? Ради Юры. Отвечай.
- Я не знаю. Иногда мне кажется, что это он, а иногда, что – нет.
- То есть, что ты от него была беременна?!
- Я не знаю. Ведь, кажется, ничего не было… Не пытай меня, я не помню. Какой-то чад. Кажется, он касался меня, и я… Или нет, это было в другой раз… 
- Как это так – не помнишь, были ли вы близки или нет? Ася, ты, наверное забыла, что я медициной занимаюсь. Ты, может, хочешь меня убедить, что не знаешь, отчего дети берутся? Наивную разыгрываешь? Ты меня серьезно пугаешь. Может, у тебя воспаление мозга? Но если ты и впрямь с Галаховым, с ним, с этим гнусным, подозрительным типом…
- Я сама не понимаю. Маша, все очень дико и странно. И я должна с тобой поговорить наконец. Мне страшно.
- Говори. 
- Знаешь, Майя Неми…
Вечером третьего сентября очень слабая еще Ася в пуховой пелерине  и Машура в темном своем неизменном пальто прошли под качающимся зонтиком до свечек Бориса и Глеба, купили по одной и поставили перед маленьким золотым крестом в живых огоньках: за Юру. Машина рука подрагивала, рот неподвижен, и вся она держалась очень прямо, как гимнаст, ступающий  по проволоке над миром. 
Похолодало всего за несколько дней. На улице ветер мешался с острым навязчивым дождем, в лужах вздувались и опадали пузыри, взблескивая чешуей фонарных мальков. Москва распласталась на булыжниках, дышала часто-часто и носила боками, как набегавшийся за лето пес.
Еще одну свечку – сразу помягчевшую в руке, тревожную, Ася принесла Богородице в серебряном платке и долго пристраивала в жару других разновеликих свечек, так напоминавших людей: невысоких, согнувшихся, гордых и стройных, угасающих и отходящих… Смуглые от блестящего полумрака пальцы подошедшей старухи ловко выхватывали умерших и курившихся прощальным душевным дымом, сердито утверждали покачнувшихся, будто наказывали под шумок непослушных детей. 
Асину свечу старуха поначалу осудила, затем пожалела и оставила гореть, только поправила слегка: мол, не распускайся тут, теплись, значит, как положено. 
Эту за себя. За себя ставлю… И за Юру, еще раз за него, хотя и мертвого – пусть горит в среде живых огней, ах, как мне горько, как страшно обернуться и увидеть уголь, и лазурь, и хрустальный, несуществующий взгляд…  Не поставить ли за Майю, за упокой ее страннической выдуманной души, чтобы примирилась с небытием, чтобы оставила место свое в охряно-желтом доме, не сторожила меня в воздухе…  
А Маша говорит, что я с ума сошла, что никакой Майи нет и быть не может, что в квартире этой живут, конечно, какие-нибудь прислужники Галахова, мошенники и негодяи. 
- Почему не могут они быть почитателями известного поэта, покупать журналы и всякое такое?  Может, тебе половина этих хрусталей и газет со страху примерещилось… Ведь ты едва на ногах держалась, вспомни-ка… 
- Но в тех газетах на окне было про Юру. Я помню. Они убили его, эти злодеи, и Галахов им помогал… 
- У тебя нет доказательств… Господи, как же нам узнать хоть что-то?
Да, Маша права: я ведь почти так ничего и не узнала… Помню только разговор в церкви на отпевании – за плечами моими безумный, обезьяний какой-то разговор, помню еще голос Смелицкой за дверью и усмешки Сигизмунда… Я не могу по-другому, я должна молчать, иначе он объявит всем, кто такая Майя Неми, он смешает меня с грязью, он лишит меня всего… Чего всего? Славы, славы… Жизни моей, шелков, легенд... Не знаю, лучше уж мне писать для него стихи, а он пусть говорит всем, что это его сочинения. Как мне страшно… Пусть горит за меня, холмы мои, Богородица в венке из березовых веток, пасхальная вода в реке Тогоде…
А кто такая Майя Неми? Не лучше ли, чтобы он наконец избавил меня от нее? А Юру убили, убил Галахов и его мерзкие приспешники… За что? Что им сделал бедный гений? 
- Это зависть, Ася, зависть, я-то знаю, я-то чувствую, он вампир, он убивал Юрочку долго-долго, он пил из него силы, и Юрочка возвращался худой и белый, как воск… Как воск… 
Ах, оставь меня среди живых свечей, - просит он, -  не относи туда, где плачут длинными слезами ушедшие – под маленький золотой крест в огоньках, не относи, не надо. 
- Я клянусь тебе: мы вместе узнаем все про Юрину смерть, мы найдем следы, мы отыщем ключи… 
- Ах, Ася, мне все кажется, что ты еще не все сказала, что что-то жуткое не договариваешь…
Да, она права: не сказала, что Юра, как и я, писал за Галахова десятки и сотни строк, что он продался, как и я… Что его шантажировали… Этого не сказала. Не могу. 
Но чем тогда держал его Сигизмунд? Почему не вырвался Юра, не ушел? Меня опутал он Майей… «Летящая сеть, ледяной удар»… Чем связал он Юру? 
В столовой были зажжены все лампы. Вдоль по коридору все ходил неувядающий прохладный запах вереска. Асе казалось – так пахнут камни на подоконнике, деревья, у которых нет и не будет больше рук, чайные чашки в доме у Машуры. 
- Я пойду к Смелицкой, буду просить ее все мне рассказать. Рассказать все, что было между ними. Был ли он влюблен. Был ли…  –  сорванный бесконечным разговором голос обрушивается в полувсхлип-полустон.
- Машура… Ты сошла с ума. Иногда я просто кляну себя, что все тебе рассказала. 
- Ничего подобного. Ты права. И спасибо тебе, что ты… И я пойду к ней, к этой раскрашенной гадине, я у нее вызнаю, я заставлю…
- Маша, глупости. Идти к Смелицкой опасно. Она просто посмеется над тобой или солжет. Она как-то связана с Галаховым. Ты и меня раскроешь.