Поезд от Мадрида до Авилы превратился в два поезда. Темнело, небо налилось черной тяжестью, пошел крупный, ледяной дождь. Нам сказали, что в Эскориале нужно будет пересесть на местную электричку, в которой всего-то три вагона, но это неважно, потому что желающих ехать в Авилу не то чтобы очень много. Желающих ехать в Авилу, кроме меня, набралось еще трое: студент из Андалусии, кто-то, сидевший ко мне спиной в самом конце желтого вагона, и маленькая, легкая женщина в огромной черной шляпе. Из-под покореженных непогодой полей этой шляпы ее глаза сверкали как черные бриллианты. Ее звали Чаро, но это выяснилось позднее, когда разразилась самая настоящая буря, и мы оказались на залитом водой перроне Авилы.
Пока же я ехала в расшатанном временем вагоне, а вместе со мной в окнах ехали мрачные, охряные горы, ехало отчаянное угольно-черное небо и заброшенные полустанки: мокрые дороги, пузырящие лужи, сгорбленные фигуры, бегущие к своим неизвестным домам сквозь дождь и мрак. Март в землях Кастильи и Леона обернулся бушующей осенью, пустой вагон (теперь только две фигуры – одна из них в шляпе – и я) страшно скрипел: похоже, он сам не понимал, куда это мчит его беспросветная странническая судьба.
Мы все чувствовали одинаково: мы были потеряны в открытом космосе дороги, мы прыгнули сюда, сам не понимая, откуда взялись такие силы и решимость, а теперь нас тащило и влекло то, что с равным успехом могло быть ураганом, поездом, вихрями на солнце или втягивающей нас черной дырой угасшей звезды.
Мы ввинчивались в желто-черную воронку сурового неземного пространства с его горами, камнями и ливнем и не знали – я думаю, что не знали все трое, – доедем ли мы до Авилы или нас унесет вихрь в неизвестном направлении еще до того, как мы довлечемся до рыцарского города Терезы.
Странное дело, путь до Авилы растянулся на много часов, хотя, казалось бы, город этот не так уж далеко от Мадрида.
Мы сошли на перрон, когда уже начало внушительно смеркаться: вернее, начало темнеть гораздо раньше из-за дождя, но на перроне стало понятно, что ненастный вечер не захотел от нас отвязаться и тоже приехал в Авилу – вместе с темным, могучим дождем. Я подхватила под руку маленькую черноглазую женщину, чтобы ее не унесло ветром. Мы уже успели познакомиться на бегу, из-под двойного забрала шляпы и мокрого черного зонтика ее голос звучал как вода. Ее звали Чаро – имя, на русский слух, несколько сказочное. Она была из Перу. В ее чистом неиспанском акценте пели какие-то птицы. Зонтик начал вырываться, ловко вывернулся из ее рук и побежал по блестящему серому перрону. Я поймала его, и тут мы окончательно решили идти вместе – ведь у меня не было зонтика, да и шляпы тоже.
Зонтик Чаро был под стать ей – крошечный и с характером. Он бился, вывертывался, ускользал и проливал на нас сверху потоки слез. В ботинках у меня хлюпало, как в болоте. Чаро взяла меня под руку, и почему-то мы направились в табачную лавку. В лавке Чарито мелодично поведала табачнику о том, что курит она раз в год… От одиночества. Это «одиночество» прозвучало так весомо и так устрашающе интимно, что даже бывалый табачник слегка вздрогнул. Моя новая приятельница склевала тонкую пачку сигарет с прилавка, взмахнула полями шляпы и, сделав какой-то неуловимый пируэт, вылетела под дождь. Я пошла за ней. Табачник глядел нам вслед.
Мы взялись под руки и пошли искать крепостную стену – за ней должен был находиться мой отельчик. Под разрастающимся, как лианы, ливнем Чарито чирикала о том, что ее папа был поэт и писал стихи: «Прямо как ты, Эсперанса Он писал белым стихом. Ты любишь верлибр? Папа с детства приучал меня к литературе… Это было так давно… Мы жили в Лиме…». Мы поговорили о стихосложении. Дождь обливал мой рюкзак, в котором размещалась почти что скиния завета, – мой священный компьютер, в котором было все, включая скайп и все возможности связи с далеким миром. Ботинки мои к этому времени окончательно нахлебались воды и гибли на моих глазах смертью храбрых.
Чарито остановила небывало мрачного сеньора средних лет, шедшего без зонтика (возможно, этим объяснялась его мрачность), и спросила его так: «Сеньор, простите нашу излишнюю навязчивость, но не могли бы вы сделать одолжение и сообщить нам, как добраться до крепостной стены?».
Здесь, в Испании, так никто не говорит, но вопрошаемый сеньор милостиво сообщил требуемое. Оказалось, что до старого города еще десять минут хорошего шагу.
Серые улицы и каменные ступени лестниц, уходящие вниз, в мокрый парк. Кажется, началась буря. Ветер рвал зонтик на черные клочки. Чаро вцепилась мне в руку. Мы поговорили о преимуществах рифмованного стиха. Я не могла не спросить, как ее занесло в Испанию.
Оказалось, что в Испании она уже давно, лет пятнадцать. Живет в Мадриде. Она выступает, да, серебряное платье, высокие каблучки… Она живет сценой, ее можно найти в ютьюбе, и у нее есть свой сайт. Она певица. В свободное от сцены время Чаро работает. В военном госпитале. Сиделкой. Да, работа тяжелая, отнимает массу сил…
Я изумилась и не сочла нужным это скрыть, хотя ледяной ливень и буря делали все, чтобы мне помешать. Эта крошечная Чаро, семенившая по вздыбленному водой асфальту в невидимом мини-платье и на незримых десятиметровых каблуках, никак не вязалась с военным госпиталем. Чарито рифмовалась у меня с кружевными платочками и сумочками из тисненой кожи. Сьелито линдо… И вот, на тебе…
Это кризис, лепетала она, ты же знаешь, как здесь тяжело найти работу… Но зато потом, после смены, я танцую и пою. Я живу полной жизнью. Ты молодец, сказала я. Ты маленькая и отважная птица из семейства колибри.
Мы шли вдоль размытых витрин старого города. Вокруг вздымались стены, которые видела та, к кому я сюда приехала. Мы давно прошли Терезин памятник из белого камня, давно миновали главные ворота и волнообразную галерею на площади с памятником и даже не заметили этого. Все эти детали и сокровенные извивы я увижу позднее. Пока же на нашем пути все закрывалось ставнями и жалюзи, запиралось и замирало. Дождь требовал своего. Снова пришло это, поездное ощущение. Открытый космос и мы. Странники и пилигримы.
Где наш дом? Что это за ручьи пробираются по брусчатке опрокинутых улиц шестнадцатого века? Что это за вневременный город среди серо-охряных гор?
Неожиданно все прекратилось. Мы стояли на пороге узкого здания, втиснутого между другими, такими же. Это была моя гостиница.
– Мне нужно вернуться сегодня в Мадрид, – сказала Чаро, осаживая разнуздавшийся зонтик. – Я приехала сюда взглянуть на крепостную стену и башни. Придется глядеть, как есть, хотя, я все же ожидала чуточку другой погоды…
– Прощай, Чаро, – сказала я. – Удачи тебе во всем, дорогая.
– Ты счастливая, поверь мне, ты счастливая! У тебя будет еще столько всего! Если ты когда-нибудь позвонишь мне и скажешь, что ты Эсперанса-Надия, я тебя узнаю, вот увидишь! – крикнула она, как птица, повела полями шляпы, сделала шаг, другой и пропала.
Наверное, она взлетела, да оно и понятно: в такую погоду некоторым легче летать, чем ходить пешком.
